Из приленского края.
Вот и несколько фактов из нашей захолустной жизни. В феврале этого года разносится по с. Непа весть, что привезли какого-то сумасшедшего. Пришли мы полюбопытствовать, что это за новый род ссыльных, но не успели зайти в избу, где он находился, присесть и спросить прибывшего: кто он и откуда? – как сумасшедший стал просить, как можно покрепче связать ему веревкой ноги и руки, детей же удалить из избы. После этой операции, произведенной за боязнью крестьян, одним поселенцем, с больным сделался страшный припадок: дикий рев, несвязные слова и глухие удары всего тела. Больной то вырывался из веревочных оков, то тихо смеялся, то, наконец высказывал укоризну доктору. На другой день мы опять навестили больного. Он все лежал со связанными руками и ногами, но был спокоен: лицо выражало угнетенное истомленное состояние. Через несколько времени, он попросил сделать ему папиросу из простого табака, а потом попробовал пульс у руки и висков, испил холодной воды и сказал, чтобы его развязали. Крестьяне колебались долго.так что его просьбу выполнил опять поселенец. Но не успел он еще несколько приподняться, как снова – припадок и неистовство. Произошла сильная суматоха, и еле-еле успели его вновь связать. Наконец, когда припадок стих, по долгой и настоятельной просьбе, его развязали, и тогда мне удалось от него услышать следующее: фамилия сумасшедшего – Ш. (ссыльный), жил много лет на приисках, в качестве фельдшера, и успел там сколотить несколько тысяч, которые однажды (с год времени тому назад) были у него ограблены. Это обстоятельство и послужило пунктом его умопомешательства. Сначала его держали в больнице на приисках, где, как он говорил, в припадке, чуть не убил тамошнего врача, вследствие недосмотра больничной прислуги; потом доставили его в якутскую больницу, оттуда, за отсутствием средств лечения в Иркутск, где он пробыл в доме умалишенных полгода и, получив облегчение, отправлен в киренскую больницу (так как место его ссылки – киренский округ, с. Даниловское). Киренский же врач, продержав его самое короткое время, при полной силе припадков, не смотря на убедительные просьбы сумасшедшего, оставить в больнице, — выписал его из таковой, и вот Ш., получив от врача в подорожную несколько порошков, а от полицейского управления пакетец, следует в с. Даниловское, на пути к которому вынес столько мучений и холода сумасшедший, а крестьяне – не мало невиданных еще хлопот.
Стали наряжать подводы; недельщики сваливают друг на друга очередь везти, наконец решили дать двух, вместо одного, ямщиков, а те, долго торгуясь между собой, кому сесть на лошадь, кому в сани с сумасшедшим, помчались, во истину, как сумасшедшие, чтобы вечерняя заря не захватила их в дороге. Наконец привозят его в с. Преображенск, где писарь Комаровский, увидя из пакета, что Ш. назначен в с. Даниловское (оставшееся сзади), стал самым отвратительным образом ругать его за то, что он не остался в этом селении, и грозил ему отправить его пешком туда. На оправдание Ш., что он больной человек, что бывает ежедневно с таком состоянии, что ему все равно, как с ним ни поступают, куда ни везут, — следует новый поток брани, на которую, в ответ, следует, в свою очередь, страшных припадок сумасшедшего, бросившегося на писаря. Тогда на Ш. бросаются несколько человек, бывших в приказе, схватывают и мнут его, но он все-таки вырывается, оставляет в их руках все, кроме одной рубахи, и босой, схватив по дороге одну из стоящих для обозначения пути елок, сел на нее и прискакал в таком виде в деревню Юрьевскую, отстоящую от Преображенска на 5 верст. Здесь, наконец, его словили и в одном каком-то оборванном кафтанчике отправили опять в Киренск (он имел много одежды, на пути еще из Якутска в Иркутск, во время припадков, его обокрали совершенно).
В прошлом году, по реке Тунгуске, свирепствовал сильный падеж, вываливший массу оленей у тунгусов и домашнего скота у крестьян. Кроме того, крестьяне разорились заморозов хлебов (насеков), так что громадное большинство нуждалось в казенном обсеменении полей. И вот, теперь снова несутся вести о признаках появления того же падежа, в Преображенске и с. Моге. Сельское управление шлет официальное донесение об этом. Исправник делает, на этом основании, предложение врачу ехать на Тунгуску констатировать факт эпизоотии и по другим надобностям, а тот – вместо себя – посылает фельдшера Николаева, который откровенно признается в полной некомпетентности его в этой сфере.
Но вот факты повеселее, именно о «золотой ручке» — Блювштейн. Репортеры разных газет, в свое время, не мало доносили публике о ее похождениях, и даже проследили ее маршрут – в Сибирь. Скажем и мы несколько слов о финале ее ссылки, тем более что передаваемый нами факт характерен, как свежее доказательство существования в Сибири особого вида паразитов – «благородных». Местожительство «золотой ручки» назначено: киренский округ, нижнетунгутский участок, с. Лужки, имеющее 4 двора. Мы знали о ее назначении в означенное место, и удивлялись почему она не изволит так долго пожаловать в обетованную ей землю и даже, — грешный человек! – не разподумывали: ай – да, золотая ручка! Однако ж предположения не оправдались и она, в первых числах мая, проехала с целой свитой: петропавловским головой, вышедшим из-за нее в отставку, сельским писарем – и с собакой. Дело было так, на пути к Тунгуске, золотая ручка, вследствие весеннего распутья, остановилась в с. Подкаменском, где не потратила даром предоставленного ей случаем времени, и успела завербовать себе в защитники писаря, который теперь едет разделить ее участь… До с. Непа все ехали в одном большом шитике, но так как последний должен был отсюда вернуться обратно, под заседателя, то дальнейший путь продолжался врозь, так: золотая ручка и писарь – в одной лодочке, голова и собачка в другой. Дело в том, что наперед из Непы уехала 1 пара, остановив умышленно, или случайно собачку; когда же через некоторое время стал отъезжать голова и уже отчалил от берега, то провожавшие его крестьяне заметили ему, что на берегу осталась забытой собачка, и голова снова причалил и взял, после продолжительной поимки, еще одного бесплатного пассажира. На вопрос: почему безвозмездно провозится на обывательских кавалер «золотой ручки»? – голова ответил «я мол де говорил на предыдущих станках, что это лицо едет не по казенной, а «по своей надобности», но они не берут денег; он, кроме того подает водку ямщикам, да к тому же – мы, ведь, плывем по воде, лишний человек не задавит».
На Даниловском станке, когда ямщики стали затрудняться в двух лодках, годных для плавки всех и всего и предложили «золотой ручке» оставить свой обильный багаж, чтобы потом его отправить, — червонная дама сказала: — хоть каменьями набью свои чемоданы, «вы» обязаны из доставить! даже тогда, когда Теремов отказался платить (и не заплатил).
На Непе «золотая ручка» была принята, как «особа»: остановилась у самого богатого крестьянина, сильно озабоченного приемом дорогих гостей и метавшего на стол все лучшее, не щадя живота своего..
Видя как поселенцы, чуть не погибая с голода, достигают своих участков, по этому пути, как редко сколачивается на скорую руку плотик, который без ямщика дается им, под час не умеющим управлять, а, с другой будучи свидетелями необыкновенных услуг оказываемых Блюштейн, мы бы сказали волостному голове: быть милостивым и ласковым к собачкам – не дурная черта, но оказывать любовь и посильную помощь людям, у которых все отнято, даже под час и свое крещенное имя, — прямая обязанность не только честного человека, но истинного христианина. А то, вы угождаете червонной даме, а у вас и поныне, уже 8 месяцев, содержится один из 3 поселенцев – Канищев (двое из них недавно бежало) за воровство хлеба (тогда как истинные виновники – крестьяне, без которых воровство хлеба в таком месте совершенно не мыслимо, и не разысканы, можно сказать, умышленно), — содержится при таких условиях заключения, каким давно следовало петь «венную память»; именно в волостной камере, без окон, с еле заметным прорубом, какой только можно видеть в черных крестьянских банях – во все это время – 8 мес. – получает одни 2,5 ф. хлеба, без какого либо приварка. Как это одно с другим вяжется?
Опубликовано 24 октября 1882 года.