Письма из Барнаула.
Отправляясь из Томска в семипалатинск, я неожиданно для себя прожил одну неделю в Барнауле. Вы просили меня знакомить ваших читателей с особенностями жизни тех мест, через которые мне придется проезжать. Начну с Барнаула: мне хочется познакомить с теми картинками, которые встречаются на каждом шагу, всем известны и знакомы, но тем не менее никто на них внимания не обращает, — до того мелки эти картинки и обычаи, — а между тем они составляют несомненно характеристику города и живущих в нем обывателей.
Барнаул – один из лучших окружных городов Сибири. Распланирован он прекрасно, улицы и переулки прямые, довольно широкие. На одной улице, или вернее на одном проулке (так как он пересекает улицы), довольно широком, устроено что-то в виде бульвара, который теперь до гадости запущен. В городе есть много солидных, барских домов. Обширная торговля. Большое конное и пешее движение. Есть училища, женская прогимназия и школы, 2 библиотеки, 2 типографии, одна литография, общество попечения о народном образовании, 6 церквей православных и одна лютеранская кирка. Все это видно приезжему человеку, который гуляет по улицам города. Все это бросается в глаза. Пеший наблюдатель видит, что на одних улицах есть прекрасно устроенные тротуары, а на других их нет; что большая часть тротуаров не очищается вовсе от снега, а те которые очищаются, не могут служить хорошим путем для пешеходов, потому что середина их составляет крепко притоптанную свежую поверхность, которая по обоим бокам тротуара идет отлогостями; ни один тротуар не посыпается песком или золой, так что и по очищенным по барнаульскому способу тротуарам ходить затруднительно, и чтобы пройти удачно, нужно уметь балансировать всем телом и ногами, а то как раз упадешь, что и бывает очень часто со многими. Во многих кварталах, в особенности в переулках или поперечных улицах, до половины квартала встречается очищенный кое-как от сугробов снега тротуар, а до другой половины не коснулась рука человека. Очевидно, что за очищением тротуаров никто не наблюдает, и у здания местного полицейского управления тротуары содержатся хуже, чем у некоторых обывателей, а оно бы, казалось, должно было подавать пример. Положим, что солидные барнаульские обыватели большей частью ездят на лошадях, там им не нужны тротуары, которые таким образом, существуют для мелкоты. Но вот странно: у богатых магазинов, куда ходит масса покупателей, тротуары также не в порядке, а ведь тут в интересах торговли вход должен бы быть беспрепятственный, а не по скользкому тротуару!
Потом наблюдатель видит на улицах массу собак, не только без намордников, но и без ошейников. Да и на что ошейник? Ведь он не может спасти от укушения. В Барнауле можно видеть собачьих представителей многих народов, но меня удивила одна «родством и дородством», превышающая всех – это, кажется, овчарка, очень крупной породы; до того она велика и толста, что идущий за мной мужичек, увидевши эту овчарку, отскочил в сторону и крикнул: «у! какая большая и толстая! Видно, черт ядрами кормит!» — А собака вышла из двора дома, занимаемого аптекой. Куда бы мне не приходилось заходить в промышленные заведения: в колбасную ли, в булочную, к часовому мастеру, к портному, к парикмахеру, к столяру, в литографию – везде первым долгом встречали меня собаки своим сердитым ворчанием, также заметил я собак, стерегущих днем вход в открытые мануфактурные магазины. Мне кажется, что ледяные тротуары и злые собаки у входа днем, когда открыты магазины и промышленные заведения, не могут служить особенной приманкой для покупателей и заказчиков. Впрочем, все это бросается в глаза приезжему, а местный житель, как кажется, привык к этому.
Магазины и лавки есть теплые и холодные. В одном из магазинов, в котором продает все, начиная с керосина, духов, помады и кончая бриллиантовыми вещами, заведен европейский порядок: покупатель, отобравши товар, получает записку от прикащика с цифрой стоимости купленного, идет с этой запиской к кассирше, которой уплачивает деньги, после чего получает купленный товар. Порядок этот введен для учета прикащиков и выручки. Но как учитывается кассирша? Я не мог понять, потому что хозяин магазина или его сын сам берет деньги от покупателей и передает кассирше без записки. Прикащики в этом магазине видимо совсем не опытные. Так, при мне какой-то господин спрашивал почтовую бумагу и прикащик из непочатой пачки вынимал для показа тетрадку бумаги, тогда как в обертку пачки вкладывается особый лист, который и показывается покупателю. Очевидно, прикащик не знал этого и, вкладывая обратно вынутую тетрадку, мял товар. Зато в другом магазине я встретил прикащика старого образования, который объявил цены и торговался «по совести». «У нас цены назначены по совести-с. Не залежалый-с. По совести-с говорю вам это», объяснял он мне, опершись обоими руками о прилавок, покачиваясь и потряхивая седыми кудрями. Ныне торгуются «по совести» редко. Вывелось это слово, а прежде оно было в большом ходу. Ныне же объявляют, что продают «без запроса», хотя, поторговавшись, и уступают, в особенности, если покупается на приличную сумму. «По совести» продавать, значит, как его совесть стерпит, нормы нет: тут можно запросит в три дорога, и уступить, и все «по совести-с», какая она у него есть. Меряют в этом магазине деревянными аршинами, с оплавленными медью концами. У аршина с одного конца оправа спала, я заметил это и образованный прикащик тотчас переменил аршин, но не преминул смерить аршины и обратил мое внимание, что тот и другой аршин одинаковый длины. Помнится мне, что существует продажа казенных железных клейменных аршинов, что деревянные запрещены, но в барнаульских магазинах я видел все деревянные аршины, а железных не видал. Пока довольно.
Скромный наблюдатель.
Опубликовано 14 декабря 1888 года.